29.06.2015
Если бы эксперимент по ЕГЭ начался в Москве, то сразу бы и закончился.
В этом году исполняется 15 лет с начала эксперимента по введению единого государственного экзамена (ЕГЭ). Самый длительный в истории нашего образования эксперимент, самое оспариваемое приобретение отечественной системы, приведшие нас всех к... Вот здесь до сих пор нет однозначного ответа – к чему, собственно, привел нас единый госэкзамен.
Сторонники экзамена непременно скажут, что это самая важная социальная реформа, поддерживающая чувство патриотизма в народе. И приведут много аргументов за ЕГЭ. Оппоненты возразят, непременно вспомнив, что ЕГЭ поменял цели школы и привел страну к образовательной катастрофе. И тоже приведут не меньшее число аргументов против экзамена. Ну и, конечно, по случаю юбилея ЕГЭ все эти споры в ближайшее время обязательно возобновятся с новой силой.
Три года назад в Высшей школе экономики (НИУ) делал доклад Виктор Болотов – ныне преподаватель ВШЭ, а когда-то замминистра образования РФ, затем руководитель Рособрнадзора, а по сути – главный и последовательный исполнитель ЕГЭ. Его доклад назывался «ЕГЭ: уроки системного проекта». Некоторые выдержки из него заслуживают нашего внимания. И я частично напомню их здесь вместе с хроникой самого экзамена.
Итак, в 1997 году в отдельных школах России начался эксперимент по добровольному тестированию выпускников. В 2001 году вышло постановление о начале эксперимента по единому госэкзамену. И в народные массы просочился слух о том, что реформа выпускного экзамена навязана нам извне Всемирным банком, диктующим свои условия займа денег под нужды нашего образования.
Виктор Болотов в своем докладе вспоминал, что в те годы он действительно впервые услышал про ЕГЭ от представителя Всемирного банка, но воспринял тогда предложение иностранцев без энтузиазма, считая, что «у богатых свои привычки». В стране система образования трещала по швам. Девальвировалась система золотые медалей: вузы осаждали медалисты из южных республик, которые в слове «прошу» умудрялись сделать три грамматические ошибки. Институты и университеты брали к себе только абитуриентов, отучившихся у них на годовых подготовительных курсах. Открывались школы при вузах и т.д. В общем, было совсем не до «причуд». Но появляется Постановление правительства РФ: «Об организации эксперимента по введению единого государственного экзамена» от 16 февраля 2001 года, и это дает старт экспериментальной программе по внедрению ЕГЭ.
Авторы проекта отлично понимали, что если бы эксперимент начался в Москве, то он завершился бы в считанные месяцы. Потому что, как признавался позднее вдохновитель проекта, ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов, эксперимент ударял не только по интересам взяточников, но и по интересам того самого жителя крупных городов, который не имел денег на репетиторов, но имел возможность обеспечить исключительную участь для своих детей.
«Жители Москвы, Питера, Екатеринбурга, Новосибирска, Нижнего Новгорода после краха СССР в течение 15 лет имели возможность почти монопольно пользоваться важным социальным благом – бесплатным высшим образованием для своих детей в лучших вузах, – напоминает Кузьминов. – Они просто оказались к ним ближе и имели средние доходы, позволявшие платить за курсы подготовки к вузовским экзаменам. Но ведущие вузы в свое время строились для всей страны, и при советской власти 75% московских студентов были иногородними. В начале 2000-х, когда ЕГЭ только задумали, в Москве осталось лишь 25% студентов из других регионов, в Питере – треть». Реформа выпускного экзамена устраняла эту ситуацию. И столичные жители не смогли бы принять ее. По крайне мере сразу.
Эксперимент начался в Чувашии, Марий Эл и Республике Саха–Якутия. В 2003 году он охватил уже 47 субъектов РФ. В 2004–2006-м решали новую задачу – совмещение выпускных и вступительных экзаменов. Для этого увеличили количество вузов, принимавших абитуриентов по результатам ЕГЭ. И в 2006-м ЕГЭ уже сдавали около 950 тыс. школьников из 79 регионов России.
С 2007 по 2009 год на экзамене действовала система «плюс 1» – ни один двоечник не оставался без аттестата. (Ну разве что самый отъявленный!) С 2009 года экзамен стал обязательным и единым для всех выпускников страны. Сегодня сам Виктор Болотов считает, что система «плюс 1» продолжает работать, хотя и регулируется уже другими способами. Надо понимать, напоминает Болотов, что если бы мы давали чистые оценки ЕГЭ, то примерно 30% школьников оставались бы без аттестата зрелости. А ведь даже меньший процент школьников без аттестата – это социальный взрыв. «У нас остается два выхода, – считает Виктор Болотов, – не замечать этого всего или делать вид, что все в порядке. Нормальный человек не может освоить тот набор знаний, который сегодня дает школа».
Остается напомнить, что с появлением соцсетей непременным спутником экзамена стали не акции протеста возмущенной общественности, а скандалы, связанные со сдачей ЕГЭ. Дело в том, что влияние ЕГЭ несколько превышает те скромные функции, которые ему отводились ранее. Например, он в некотором смысле стимулировал такую акцию, как слияние школ. Показатель ЕГЭ вошел в мониторинги по определению худшей и лучшей школы. Что делать со слабыми? Присоединять к сильным.
Специалисты, конечно, предупреждали, что ЕГЭ не может быть результатом мониторинга, но все равно соблазн воспользоваться результатом экзамена оказался сильнее. Или тот факт, что по итогам экзамена еще совсем недавно оценивали работу губернаторов. С большим трудом далось то понимание, что высокий балл за ЕГЭ это не заслуга школы или губернатора, а заслуга природы-матери, ответственных родителей и репетиторов, нанятых ими.
Независимая Газета
