24.10.2011
Как живут столичные школы, где дети мигрантов изучают русский как иностранный.
Уроки русского языка становятся для ребят школой жизни
Уже в 13 столичных школах русский язык преподают как иностранный. И если раньше его учили беженцы или "посольские" дети, то сегодня классы забиты выходцами из стран СНГ
— Проходите, вам к завучу, на второй этаж,— улыбается мне сухонький охранник школы N 1450.— А ты стой, Рустам, ну стой же, сколько раз тебе говорить... — обращается он к парню в кожаной куртке, пытавшемуся было войти следом.
Парня оттесняют, я углубляюсь в гулкий школьный коридор.
— Ну сказано же: выпускники могут приходить в школу только после 15! — догоняя меня, на ходу жалуется запыхавшийся охранник.— После 15! А сейчас 11! И вот каждый раз: китайцы приходят вовремя, наши, когда уже школа закрывается, а кавказцы — вечно раньше времени. Специфика, что тут...
Осведомленность охранника о национальной специфике понятна: школа N 1450, имеющая статус центра образования,— одна из 13 московских школ, на базе которых дети мигрантов могут бесплатно обучаться русскому языку. Здесь есть два полноценных "мигрантских" класса, где ребят готовят к освоению общеобразовательной программы наравне со столичными детьми. И в каждом общеобразовательном классе — по нескольку представителей разных национальностей. Фактически эта и ей подобные школы — как раз те плавильные котлы, с помощью которых Москва рассчитывает "переварить" своих новых жителей. Столичное правительство рапортует, что "интенсивную языковую подготовку" в этом году должны получить 418 детей-мигрантов. Цифра смешная для многомиллионной Москвы, но в порядке эксперимента приветствуется.
— Мы начали работать с детьми мигрантов еще в 2003 году,— рассказывает Ирина Буданова, заместитель директора школы N 1450 по учебно-воспитательной работе.— Дело в том, что в Южном округе, рядом со школой, проживало много семей мигрантов из Афганистана, дети которых совсем не могли говорить по-русски. Запустили пилотный проект по их адаптации, разработали учебные программы, по которым мы стали преподавать этим ребятам русский как иностранный.
Обучающие программы для детей-беженцев позже стали пользоваться спросом в более благополучных семьях мигрантов из Китая и Вьетнама, поэтому в 2006 году Департамент образования Москвы решил открыть сеть Школ русского языка в городе. В то время казалось, что детям мигрантов из Средней Азии и с Кавказа учить русский язык либо не нужно (они и так его знают), либо неинтересно (ребята интегрируются сами, рано начиная работать). В последние годы, впрочем, многое изменилось, а сейчас даже наметился бум популярности школ у мигрантов из стран СНГ.
— Это началось 2-3 года назад, когда родители из Киргизии, Узбекистана и Таджикистана стали приводить к нам своих ребят,— говорит Ирина Буданова.— И в этом учебном году нам пришлось признать, что такое положение дел стало нормой.
Первопроходцы
В школе русского языка N 1450 два класса, по которым учеников распределяют согласно возрасту: один — для детей 6-8 лет, другой — для 8-12-летних. В ряде других школ бывает по три класса, но редко где больше. Ребята приходят на занятия пять раз в неделю, в день — 4-5 уроков по языку. Все обучение длится год, и в конце любой выпускник должен овладеть русским достаточно, чтобы поступить в общеобразовательную школу и там понимать учителя.
Примостившись за одной партой с таинственно улыбающимся Самиром, я слушаю, как Зинаида Петровна Ефремова, занимается артикуляционной гимнастикой с группой "малышей":
— А теперь выполним упражнение "ветерок",— и 14 ребят начинают дуть на ладошки.
— А теперь "вкусная конфета",— и в классе поднимается интернациональное чавканье.
Дожевав "конфету", Самир спешит блеснуть знаниями:
— Родители говорят по-азербайджански. И я с друзьями по-азербайджански. А в школе по-русски. Два месяца учу — все понимаю.
Он тянет руку при любом вопросе, и в следующий миг уже летит играть "деда" в учебной постановке сказки о репке, призывав на помощь "бабку" - узбечку Мадину.
— Родители большинства ребят работают на Москворецком рынке, который тут поблизости,— рассказывает школьный психолог Елена Виноградова.— И свое будущее многие дети видят, исходя из семейной реальности.
Поэтому, пока кто-то рассчитывает стать космонавтом, детективом или актрисой, ученики школы русского языка на любимый детский вопрос "Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?" уверенно отвечают: торговцем, продавцом, "буду на рынке" и в том же духе. По-русски 6-7-летние крохи говорят сносно для двух месяцев обучения, но за ответами, впрочем, часто лезут в учебник. Поэтому самым красивым местом в Москве оказывается школа, а самым любимым героем — серый волк.
— Это уже хорошо,— уверяет Ольга Каленкова, руководитель методической лаборатории РКИ Московского института открытого образования, автор большинства пособий и учебников для школ русского языка. — Когда мы только приступали к работе, на входном собеседовании дети мигрантов, прожившие в Москве уже несколько месяцев, самым красивым местом столицы называли рынок или Макдоналдс. В этом году в школы русского языка поступит специальное пособие по социокультурной адаптации ребят 8-14 лет "Учимся жить в России". Там в доступной и понятной форме изложены не только сведения о культуре, истории, традициях нашей страны, но также основные правила поведения москвича - чтобы ребята знали, как правильно вести себя в новом окружении.
Учителя признаются, что успешнее всего справляются с программой обучения, как правило, китайцы и вьетнамцы, а вот дети из стран СНГ часто отстают. Однако разница национальных характеров — не самое верное объяснение этого феномена. Достаточно вспомнить, что рядом со школой N 1450 расположено несколько домов, где живут служащие торгового представительства Вьетнама. А значит, у большинства "вундеркиндов" просто были образованные родители.
— Если у ребенка мама окончила хотя бы 10 классов и имеет среднее специальное образование, это уже очень заметно сказывается на его успеваемости,— согласна Ирина Буданова.— Но в школах русского языка такие дети нечасто встречаются. Молодежь, приехавшая к нам недавно из бывших советских республик,— это наш вариант потерянного поколения. Им тяжело, потому что не на кого рассчитывать, кроме учителя и собственного упорства. А вот их детям уже должно быть легче.
Культура сказывается
В старшей группе атмосфера "потерянности" ощущается куда сильнее, чем у "малышей". Лица 12 учеников внимательно-сосредоточенные, улыбаются только те, кто совсем ничего не понимает. Хотя они тоже учат язык с сентября, вместо сказок им приходится разыгрывать бытовые сценки — возраст обязывает. Преподаватель Ольга Мохова предлагает Эльяр из Таджикистана представить, что он стоит в гуще народа в автобусе и хочет выйти на следующей остановке:
— Что ты сделаешь, Эльяр?
Эльяр теряется, думает, и, с подсказками всего класса, вспоминает:
— Скажу: дайте пройти...
— И все? — удивляется Ольга Андреевна.
— Дайте пройти, пожалуйста,— спохватывается мальчик.
— А если я и так выхожу, вместе с тобой, на следующей остановке? Зачем тебе проходить вперед? Нужно задать другой вопрос. Какой, кто-нибудь знает?
Весь класс тревожно молчит.
— Надо спросить: не выходите ли вы на следующей остановке... — разводит руками учительница.
Звенит звонок.
— Лучше всего такие сценки отрабатывать в жизни,— уверяет Ольга Андреевна.— Мы с ребятами часто ходим на экскурсии, в кино. Им хочется купить какой-нибудь чизбургер, они сразу ко мне: как да как. А я отправляю их пообщаться с продавцом вживую. И театр очень помогает. До сих пор, как только упомяну о Театре Наталии Сац, в котором мы были, начинаются просьбы: пойдем еще.
Конечно, чтобы ходить в театр, детям нужны карманные деньги, и социальное положение родителей дает о себе знать. 12-летняя Эльхам из Афганистана, например, приехала в Москву только год назад и до сих пор нигде ничему не училась. Живет со своей большой семьей в Люблине, а на вопрос, кем хочет стать, отвечает:
— Я... садовод... буду.
"Садовод" — это не профессия. Это тоже рынок.
Сводить все трудности обучения детей-мигрантов к их социальному статусу Ольга Андреевна не готова:
— Как правило, максимально полное образование, на которое могут рассчитывать девочки из семей мигрантов-мусульман,— это 10 классов школы. В глазах родителей это нужно просто для того, чтобы девочка потом могла воспитать своих детей. Поэтому говорить о каких-то планах на будущее не приходится. Но знаете, у них есть своя логика. Помню, как-то моя ученица спросила меня по душам: "Ольга Андреевна, а сколько вам лет?" Я говорю: "Двадцать пять".— "А вы замужем?" — "Нет". И на лице девочки появился неподдельный испуг. Ей было меня жалко чуть не до слез. Это, конечно, другое мировоззрение, и за год в школе русского языка оно не изменится.
— Вообще-то наши исследования говорят о том, что многие мигранты хотят адаптироваться к жизни в России,— считает Владимир Мукомель, завсектором изучения ксенофобий и предупреждения экстремизма Института социологии РАН.— И некоторые готовы ради этого пожертвовать какими-то национальными традициями и взглядами. Но все-таки легче адаптация дается людям подготовленным: 45 процентов мигрантов с высшим образованием нацелены в ближайшее время стать россиянами. Среди таджиков и узбеков, которые редко занимают высокое социальное положение, доля тех, кто всерьез задумал интегрироваться, не более одной трети. Проблема еще и в том, что мигранты подчас не вполне осознают, насколько кардинально им придется меняться, и зачастую переоценивают терпимость столичных жителей, считая, что проживут и так.
Между мирами
Впрочем, к школе N 1450, где учат мигрантов, столичные жители относятся терпимо. Секрет, возможно, в том, что школу недавно отремонтировали (банки из-под краски и лака до сих пор стоят у входа), построили новую спортивную площадку. Лучше в округе найти тяжело. Поэтому родители — хочешь не хочешь — не возражают, что с белокурой Анечкой из 2 Д за одной партой сидит кареглазая Рафига.
В этом общеобразовательном классе на 27 школьников приходится шесть выпускников школы русского языка, а также несколько ребят, которые неродной русский освоили дома. Сидят все вперемешку, а, услышав вопрос учительницы Натальи Марцинкевич, спешат ответить первыми.
— Что в решете не унесешь? — интересуется Наталья Александровна.— Игорь, подожди, ты уже отвечал. Эльмар, давай...
— А можно я? — тянет руку Мерсик.— Муку не унесешь!
— Неправда: воду! — спорит Фарида.
Я не успеваю записывать, кто из учеников откуда. У Мерсика папа армянин, Эльмар из Азербайджана... При желании урок экологии можно было бы превратить в урок занимательной географии.
— А мы, кстати, в школе проводим смотры национальных культур,— рассказывает психолог Елена Виноградова.— И знаете, в прошлом году над выступлением, посвященным России, пришлось даже больше работать, чем над всеми остальными. Потому что с другими странами нам отлично помогли дети-мигранты: у многих дома нашлись и национальные костюмы, и домашние предания, и традиционные вещи, сделанные вручную. А в русских семьях ничего такого нет.
Приспосабливаясь к Москве, дети мигрантов не просто привыкают к другой культуре, но к ритму большого города, где национальное волей-неволей стирается и заменяется унифицированными нормами поведения. С учетом того, что многие из учащихся не просто выходцы из других стран, но и выходцы из маленьких деревень, масштаб детского потрясения становится яснее.
— Эти дети оказались на стыке двух миров: дома им говорят одно, в школе другое,— считает Ирина Буданова.— Их родители, приучая себя к московской жизни, могут рассчитывать разве что на своих детей. Эти крохи посещают даже родительские собрания, чтобы перевести маме или папе, что говорит учитель.
В таких условиях "потерянному" поколению трудно найти себя. Учителя, правда, верят: раз ребята приходят в школу русского языка, значит, они и их родители знают, что искать все-таки нужно.
Ольга Филина
