24.07.2011
«Хорошая детская» в России разрушена. Огни елок гаснут…

С упоением обсуждаем мелкие знаки конца света. Те, конечно, что проступают на другом конце света. На стенах других, крепких и богатых, слобод global village.
В шведском детском саду пытаются выкурить из обихода местоимения «он» и «она» — чтобы уж ничто не мешало равноправию полов и не укрепляло в детях замшелые гендерные стереотипы. Во Франции предложено заменить слова «мать» и «отец» универсальным словом «родитель». Натурально, с тою же целью: отправить гендерные стереотипы на свалку истории.
В США явно выходит из обихода вся рождественская мишура, кроме распродаж. Елок «в публичных местах» все меньше: политкорректность и равноправие мировых религий обходятся с рождественской звездой на верхушке и ангелочками на ветвях так же сурово, как большевики в СССР 1920-х.
А в Германии еще в начале 1990-х число «одиночных домохозяйств» сравнялось с числом семейных.
Все это связано в единый жестокий узел: стирание граней между матерью и отцом, погасшие огни елок, ценности цивилизации, которые некому и незачем транслировать. Все напоминает последние века Рима, когда на форуме к изваяниям олимпийцев добавились статуи всех богов завоеванных земель (своеобразная политкорректность античного распада!). В особую моду вошла Кибела: она была очень sexy и bloodythirsty (до «Криминального чтива» оставались тысячелетия, но запрос уже витал в воздухе). В это же время коренные римлянки почти перестали рожать: оно и больно, и хлопотно. Причинно-следственную связь событий отмечали в XIX веке самые почтенные историки распада Римской империи.
А у России и тут свой особый путь. И запас прочности — меньше. Много меньше.
…Что нам битва братьев наших во Христе с понятиями «мать» и «отец», ежели к началу XXI века (по данным коллектива демографов под руководством А.Г. Вишневского) на одну женщину 18—30 лет приходилось 0,28 ребенка? Если на сей день, в годы лютой борьбы за подъем рождаемости, в Москве осталось десять «казенных» женских консультаций? (Хотя каждая будущая мать по-прежнему их обязана посещать.)
Говорят, очереди в консультациях немереные, но зато очень светские: рожать решаются в самом социально скромном случае преуспевающие семьи профессионалов-яппи.
И, похоже, так редок, случаен, разрознен слой семей с детьми, что об особой российской культуре детства XXI века не стоит и говорить. Ее некому выработать.
Что-то похожее отмечали социологи чтения еще лет десять назад, говоря об аудитории «толстых журналов». Тиражи их за несколько лет упали в сорок раз. Б.В. Дубин тогда писал: представьте себе город с миллионным населением, где после бомбежки осталось 25 000 душ. Это другое агрегатное состояние населения и социальных связей.
С аудиторией «Сказки о царе Салтане», «Серебряных коньков», «Моей первой русской истории» и «Занимательной физики» происходит то же, что с читателями «Нового мира»?
Культура «хорошей детской» и стандарт «хорошей семьи» в России почти развеяны. Их некому поддерживать, подпитывать, обновлять. Семей как таковых слишком мало?
Формы и нормы хорошей семьи, какой она была в России 1900-х, давно разбиты. Но в конце советского периода миллионы семей строили — по доброй воле, заметим! — обновленный образец. С журналом «Юный техник», необъятными «макулатурными» тиражами Милна и Киплинга, школьными походами в ТЮЗ и Третьяковку, индустрией детской научно-популярной книги (включая комментарий к «Онегину» Лотмана и книгу Эйдельмана о Лицее) и социальным движением «школ юных медиков», физиков и лириков при вузах, со всенародным культом Пушкина (тогда он казался смешон!) и всенародным кино про Петра Великого, гардемаринов и декабристов.
Правда, все это оказалось не проч¬нее хрущобных стенок. Мы и развалили-с.
Между тем — именно с «хорошей детской» начинается национальная безопасность. Именно там из уст отца и бабушки, незаметно для себя (да и для старших) ребенок впитывает первые и самые глубокие представления о том, почему, собственно, мы живем здесь. Почему мы живем так. И что, в случае чего, защищаем.
И эта «хорошая детская» всегда, как ни странно, имеет четкое национальное лицо.
С «хорошей детской» начинается общепринятая система ценностей. И качество населения, строго говоря. В 1970—1980-х потребность в этом носилась над СССР.
Сейчас убита и потребность. Осталась черная дыра ценностного вакуума.
Ее не закрыть никакой программой, никаким «национальным стандартом» (хотя самая казенная программа, кажется, была бы лучше, чем ничто). Но нация, которая считает себя живой и собирается жить дальше, не может смиряться с этой черной дырой.
Да и просто-напросто — не выживет в ее излучении. Разбредется и растворится.
Елена Дьякова