4 июля 2011 г.

Школьные выпускные экзамены 2012 года пройдут под видеозапись
Скандальный характер кампании ЕГЭ 2011 года подтвердил: сегодняшняя процедура Единого госэкзамена не является ни объективной, ни независимой. Что надо поменять в ней уже в будущем году, определили участники “круглого стола” в Общественной палате, а уже 19 июля эти предложения обсудит комиссия по совершенствованию ЕГЭ при Президенте России.

Среди бесспорных плюсов ЕГЭ всего два: некоторое расширение доступа в ведущие вузы страны (по данным главы комиссии Общественной палаты по образованию Ярослава Кузьминова, с начала эксперимента приток иногородних абитуриентов увеличился вдвое) и обуздание вузовской коррупции на вступительных экзаменах (ее масштабы, по оценке Кузьминова, сократились с 10 млрд. рублей в 2005 году до 1,5 млрд. в 2011-м).
Однако сомнительных, а чаще негативных сопутствующих ЕГЭ гораздо больше. И в этом году, отметили участники слушаний Общественной палаты, они проявились во всей красе. Репетиторство не исчезло, а стало всеобщим. Не исчезла и коррупция — из вузов она лишь переместилась в школу и резко пошла там вширь. Подтверждение тому — рекордное количество жалоб на нарушения на “горячую линию” Общественной палаты этим летом — 25% звонков, в то время как в 2010 году их было 17%. Налицо “полное отсутствие доверия населения к результатам ЕГЭ, — констатировал Кузьминов. — Люди нашли массу лазеек и активно их используют. Регионы также изо всех сил стараются “улучшить” свои результаты. Нарушения в 2011 году стали массовыми”. Причем самое страшное, по словам зампреда комиссии Любови Духаниной, даже не то, что “по последним опросам, 70% населения считает коррупцию неотъемлемой частью ЕГЭ”, а то, что “общество это устраивает: главное сегодня — сдать ЕГЭ с нужными баллами. Любой ценой”.
Вывод, по словам уполномоченного по правам ребенка в Москве Евгения Бунимовича, прост: форму ЕГЭ надо менять, ибо “нынешняя не соответствует социальным условиям, сложившимся в стране: уровню коррупции, вранья и кумовства. При этом пример вранья подает само государство, определяя нижний порог положительных оценок не до, а после сдачи экзаменов. Благодаря этому “неуды” по математике сейчас имеют всего 5% детей, хотя на стадии эксперимента их было 20–30%. Почему? Учить стали лучше? Нет! Отсюда, а не со студентов физтеха, которые за кого-то сдают экзамены, и начинается вранье”.
Многие это понимают. К примеру, министерство образования Татарстана третий год подряд проводит на первых курсах своих ведущих вузов профильные ЕГЭ по тем же КИМам, что использовались для вступительных экзаменов. И результаты, признал глава ведомства Альберт Гильмутдинов, всегда хуже: “В среднем падение баллов достигает 16,5%. Но был случай, когда девушка поступила в медицинский университет с 78 баллами по химии, а за аналогичную работу на 1-м курсе получила всего 7 баллов”. Правда, “после первой же сессии ее отчислили”, уточнил он “МК”. Но многие другие жуликоватые бездари продолжают учебу на радость будущим пациентам…
Чтобы оздоровить ситуацию в ЕГЭ, заявила Общественная палата, первым шагом должно стать определение нижнего порога положительных оценок до экзаменов — возможно, на несколько лет вперед. Поддерживать выпускников, разумеется, надо. Но не мухлеванием с границей “неудов” в зависимости от числа их получивших, а введением двухуровневых ЕГЭ — базового и профильного. Тем же, кто не сдаст и самый простой Единый госэкзамен, все равно надо выдавать аттестат. Но в вузы не брать, а сами вузы мониторить: с каким-таким уровнем они набирают студентов — “А” или “В”. И те, где, скажем, на инженерные специальности зачисляют с базовыми знаниями по математике, как минимум лишать бюджетного финансирования: нечего плодить липовых специалистов!
Вторая срочная мера борьбы с мотивацией на фальшивые высоты — отменить оба нормативных акта, превративших ЕГЭ в инструмент оценки работы мэра и губернатора. Затем законодательно закрепить запрет использовать оценку с помощью результатов ЕГЭ всем, кроме ребенка: “Оценивать регион, школу, учителя надо другими способами”, — подчеркнул Евгений Бунимович. Сам же ЕГЭ должен уйти от одноразовости. Например, подкрепляться мониторингом знаний учащихся в 4-х, 6-х, 8-х, 10-х классах, как это делают в Татарстане. Или учетом среднего балла за 3–4 учебных года.
Третье: срочно сделать ЕГЭ прозрачным для общества. Возможно, публиковать заранее задания — списать на экзамене с 10 тыс. вариантов все равно невозможно. И уж точно вывешивать в Интернете сканированные работы, чтобы каждый мог посмотреть свою (сейчас это делается только в Москве). “Невозможно понять, почему ребенок лишен права увидеть свою работу. Это очевидное нарушение, по поводу которого можно и нужно судиться с Минобрнауки”, — считает Бунимович.
Четвертое: реформа системы апелляции — ускорение процедуры, точное определение сроков объявления результатов и наказаний для нарушителей этих сроков, отмена права апелляционных комиссий на снижение балла. (Пока оно существует, на апелляцию, по оценке Кузьминова, подает лишь каждый четвертый обиженный. ) Для полной гарантии прав абитуриентов создать высшую, Федеральную конфликтную комиссию.
Пятое: контроль за порядком при сдаче экзаменов. В том числе присутствие общественных наблюдателей на всех этапах ЕГЭ — от экзаменационной аудитории до проверки работ и апелляционной комиссии; видеозапись экзаменов с выкладыванием ее в Интернет в режиме онлайн; определение статуса организаторов ЕГЭ с закреплением их прямой ответственности за нарушения в Административном и Уголовном кодексах. И во все это — “глушение сигнала, видеозаписи, сканирование и показ работ, сохранение конфиденциальности данных — должно вкладываться государство. Хороший ЕГЭ — дорогой ЕГЭ”, — резонно напомнил директор московской школы № 1060 Михаил Случ.
Предложения Общественной палаты переданы в президентскую комиссию по совершенствованию ЕГЭ. Та рассмотрит их 19 июля, но кое-что Минобрнауки готово принять уже сейчас, подтвердил замглавы ведомства Максим Дулинов. Правда, привить обществу доверие к ЕГЭ будет нелегко. В России, отметил Ярослав Кузьминов, “самый низкий уровень доверия в мире: доверяют кому бы то ни было менее 20% населения. Аналогов этому показателю нет ни в одной другой стране”. Интересно, почему?
Московский Комсомолец