17.02.2011

Ровно полтора века назад Александр II упразднил в России рабство

«На границе Пруссии с Россией дети, завидевши казака на часах, выскочили из кареты и бросились его обнимать. Усевшись в карету ехать далее, они выслушали от своей матушки весть, очень поразившую их. «Я очень рада, — сказала она детям, — что долгое пребывание за границей не охладило ваших чувств к родине, но готовьтесь, дети, я вам должна сообщить ужасную весть; вы найдете то, чего и не знаете: в России вы найдете рабов!».
Натан Эйдельман. «Апостол Сергей»

Братья вырастут декабристами. Сергея Муравьева-Апостола царь повесит. Матвей пойдет на каторгу. Девятнадцатилетний прапорщик Ипполит после того, как восстание Черниговского полка будет подавлено, застрелится на поле боя.
Как человек, не обращающий внимания на привычную болячку, российская власть спохватывалась, когда становилось совсем худо. Методы социального лечения избирались самые простые — или ломка через колено и дальнейшее закрепощение народа (Петр I), или заморозка (Николай I, Александр III).
Царь Александр Освободитель — исключение.
Но с реформами и он опоздал. На несколько часов. 1 марта 1881 года на Екатерининском канале две бомбы разнесли царскую карету. Случилось это в тот самый день, когда император должен был подписать разработанную либералом М.Т. Лорис-Меликовым Конституцию.
Как зло заметил историк Андрей Зубов, привилегию быть рабами в России имели только православные крестьяне. Они причащались из одной чаши со своим рабовладельцем. Но за порогом храма становились говорящими орудиями труда. Романовы отняли у них даже право жаловаться на помещика.
Почему это случилось именно с нами?
Пойдем издалека — даже не с царя Гороха, а с геологии.
Когда отступил ледник, начался подъем Карельского щита. Путь ладожским водам в Выборгский залив оказался заперт. Волхов потек вспять. Ладога с Ильменем стали единым озером.
Чаша переполнилась примерно во времена Аристотеля, и к Финскому заливу прорвалась новая река — Нева.
Несколько столетий река углубляла свое русло. И падал уровень Ладоги.
В VII–VIII веках на новые земли Южного Приладожья и Ильменского Поозерья с берегов Балтики пришли умевшие пахать тяжелую пойменную почву словене. Как в Египте ежегодные осенние разливы Нила обеспечили плодородием подъем древнеегипетской цивилизации, так и Новгородская Русь, словно Китеж, всплыла с богатого илом озерного дна.
Россия началась с Любши и Ладоги (Новгорода и Киева еще не было), с торговли при старейшине Гостомысле. Потом пришли викинги, оккупанты. Их прогнали, но «встал род на род». И тогда, чтобы блюсти торговый путь, наняли на службу Рёрика Ютландского, датского принца-изгнанника. Сначала путь был Балто-Каспийским из Варяг в Хазары, потом Вещий Олег присоединил Смоленск и Киев, избавил полян от хазарского рабства, пробил путь из Варяг в Греки.
В Киеве при Олеге и славяне, и пришедшая с Рюриком из-за моря «русь» прозвались Русью и с боем взяли у Византии право на крещение.
За хвостом куницы дошли до Аляски и Калифорнии.
Отсюда и русский тип цивилизации — не кочевой и не оседлый, но промысловый: прекраснодушный, мечтательный, безбытный. (О необходимости обустройства России говорил Солженицын, но его не поняли.)
Однако за два века монгольского рабства московские князья переняли опыт восточных деспотий: если в Орде я лижу пятки хану, то на Москве все будут лизать пятки мне.
Так создавалась первая «вертикаль власти».
Осенью 91-го скорого возрождения России ждали и академик Лихачев, и писатель Андрей Синявский. Но оно почему-то откладывалось. Весной 97-го мы с Олегом Хлебниковым навестили Булата Окуджаву. Я рассказывал о первой русской столице — Старой Ладоге. Уже прощаясь, Булат Шалвович спросил: а когда в России окончательно утвердилось крепостное право?
— С отменой Юрьева дня.
— Вот тогда Россия и закончилась.
Но ведь Россия заканчивалась уже не один раз. И не один раз начиналась.
13 февраля в питерском НИЦ «Мемориал» московский историк Андрей Борисович Зубов рассказывал о коллективном двухтомнике «История России. XX век» (М., 2009).
Это первая попытка написать историю не государства, а общества.
Зубов говорил о трех ошибках царской власти, легитимно избранной всеми сословиями России на Земском соборе 1613 года:
1) порабощение собственного народа (крепостное право);
2) поддержка православной церковью крепостного права;
3) отсутствие институтов народного образования.
Глубина крестьянской обиды, а значит, и памяти о ней измеряется столетиями. В семье моей мамы помнили, что моего прапрадеда Зиновия, тверского крестьянина, запороли за то, что он не отдал помещику дочку на первую ночь.
При Алексее Михайловиче Соборное уложение 1649 года запретило переходы тяглого населения от помещика к помещику. Поговорку «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» повторяли до конца XX века.
Народ не тосковал об образовании, но порабощение воспринимал как узурпацию. Древняя обида, умноженная на трехлетнюю бойню германской войны, обернулась лютой ненавистью. И когда Ленин сказал, «берите землю», Россия рухнула.
Набоков называл военные поселения графа Аракчеева прообразом сталинских колхозов. А вырские крестьяне, не читавшие англоязычных комментариев своего земляка к «Евгению Онегину», лет почти что сорок назад рассказали мне, почему ВКП(б) переименовали в КПСС. Мол, потому, что мужики догадались и расшифровали: Второе Крепостное Право (большевиков).
Академик Лихачев говорил о необходимости покаяния: «Пользовался при советской власти электричеством? Значит, вина и на тебе».
Его не услышали. Никто не покаялся за раскрестьянивание России. Никто не покаялся за расказачивание.
Ну, а о сведенных под корень высших сословиях вообще не вспоминали.
Знаменитые строки «Вишневого сада»:
Фирс. Перед несчастьем тоже было: и сова кричала, и самовар гудел бесперечь.
Гаев. Перед каким несчастьем?
Фирс. Перед волей.
Чеховскому лакею вторит в «Новой газете» (2011, №15) академик РАН Юрий Пивоваров: «Странно полагать, что тысячелетняя Россия, которая, как и все, всегда шла своим путем, и он весьма отличался от любых «стандартов», вдруг придет к западной демократии».
Даря само понятие демократии Западу, академик нарушает и мои наследственные права. Поэт и археолог Валентин Берестов смеялся: «Как это в России нет опыта демократии? Романовы продержались 300 лет, а Новгородская республика 350!»
В Новгороде с 1120-х существовало разделение властей. А с середины XII века и архиепископа (власть духовная) стали всенародно избирать из своих игуменов. И отсылать в Киев к митрополиту для рукоположения.
Князь (власть военная) приглашался на время. Контракт с ним мог быть расторгнут в любой момент. Из налогов, которые собирали сами новгородцы, князю выплачивалось жалованье.
Исполнительную власть обеспечивал избранный на вече посадник.
Власть судебную посадник делил с князем — был введен «сместный» (совместный) суд князя и посадника. Решал дело князь, но утверждал его решение посадник, который был не «главой новгородского боярства», как полагают некоторые историки, а президентом Новгородской республики (заметим, не «боярской», а народной). Посадник избирался не боярами, а всем свободным и имеющим в Новгороде земельную собственность населением.
Князь землей владеть не мог. Закон это запрещал. Не владели землей, а значит, и правом участвовать в вече и холопы. Это обеспечивало демократию. Потому что на вече спор решался по децибелам (кто кого перекричит). И если мой богатый сосед приведет всю свою челядь, победа, конечно, будет за ним. Но никакой демократии уже не будет.
Новгородцы знали: раб не может быть гражданином.
Аристотель полагал, что есть три типа правильных государств и три типа неправильных.
Монархии противостоит тирания.
Аристократии — олигархия.
Республике — охлократия.
Новгородцы все время модернизировали свою госмашину, стремясь приблизиться к идеальному — по Аристотелю — устройству, совмещающему элементы демократии и аристократии. Порядок, при котором большинство правит во имя общей пользы, античный философ назвал его «полития».
Московские князья подмяли Новгородскую республику. А Иван IV ее вырезал. Летописец пишет, что на царском пиру в захваченном Новгороде сигналом к резне стал условный царев клич: «Москва!», и Волхов несколько недель тек кровью.
Этой зимой не стало археолога Евгения Рябинина, о котором «Новая газета» не раз писала десять лет назад. Это он датировал 753 годом Ладогу, а потом открыл еще более раннюю Любшу, древнейшую в Восточной Европе каменно-земляную славянскую крепость.
Рябинин говорил, что Новгород не знал лаптей — на примере раскопанной им в Ладоге кожевенной мастерской. Закончилась она парой стоптанных московских лапотков времен Ивана Грозного.
Оккупант переобулся, и мастерской не стало.
То, что был именно геноцид, подтверждают и лингвисты. Академик Андрей Зализняк показал, что новгородский диалект — четвертый из восточнославянских. Но русский, украинский и белорусский языки развились, а новгородский нет.
Академик Пивоваров отмечает: «Просвещенная бюрократия полностью оправдала себя. Она провела Великие реформы эпохи Александра II, и не вина этих людей, что их начинания рухнули в 1917 году».
Ну, конечно, вина не их, а всей российской власти, вечно опаздывающей в попытках очередной модернизации. Власти, которая боится собственных реформ и проводит их не в интересах народа, а в интересах военно-бюрократической элиты.
Пивоваров уверен, что «в России невозможно построение культуры по типу западной… Надеяться на то, что Россия когда-нибудь станет нормальной европейской страной, невозможно». То есть уже не меня, а мою внучку Сашку приговаривает к отмененному царем-освободителем рабству.
Неправда ваша, Юрий Сергеевич. Русские европейцы живы. И в XXI веке победят (к вашему удивлению) они.
Потому что такая сегодня погода. Интернет на дворе.
Андрей Чернов,
Санкт-Петербург