22.03.2010

Родители детей с особыми потребностями, которые ждали очереди в интегративный детский сад центра «Наш дом» могут ее не дождаться: сад закрывается
Пять лет назад меня познакомили с бывшим милиционером. Теперь он заведовал детской конно-спортивной школой г. Набережные Челны. Эту школу он создал после того, как отдал дань работе в детской комнате милиции.
В Татарстане существует экзотический вид подростковой преступности – конокрадство. Подростки угоняют лошадей точно так же, как в других краях угоняют мотоциклы и автомобили. И за это серьезно наказывают.
- Но тут ведь какое дело? Может, он покататься хотел. Покатался бы – и успокоился. А мы его сразу в колонию, - объяснял мне этот гвардеец ростом метра под два и примерно такой же в плечах. И усы, как в книжке с богатырскими сказками. – Вон на того посмотрите, который командует. В свое время взял на поруки, - он кивнул в сторону конного строя. – Лучше не ждать, пока мальчишка попадется с поличным. Лучше заранее с ним поработать. Мы же их знаем всех. Вот таких и берем. Но кто-то – бывает, бывает – все равно угодит за решетку. Волшебства-то нет никакого… Знаете, вас тут затопчут. Вы погуляйте пока вон там, на заднем дворе. Подождите, пока все кончится.
Я отправилась на задний двор за конюшенными строениями. Я решила быть терпеливой: мне нужно задать вопросы. Много разных вопросов: статистика и динамика, принцип набора, режим, кто за все это платит…
А на заднем дворе ходили две небольшие лошадки. На одной – ребенок, девочка лет десяти. На другой – малыш, на вид года три – не больше. Этот не мог сидеть – полулежал, обняв лошадку за шею. Каждую лошадь вел под уздцы инструктор. Еще один взрослый (как я потом узнала, лечебный педагог) шел рядом с лошадью так, чтобы видеть и слышать ребенка. И что-то они деткам говорили и объясняли, давали задания.
Занятие старшей девочки скоро кончилось. Ее сняли с лошади и усадили в инвалидное кресло.
- Видите, Ирочка наша не ходит. Но зато как сидит в седле! Как уверенно держится. Сама лошадью управляет. Она и без рук уже ездить может. Мы даже думаем к соревнованиям ее готовить. Спасибо Насиму Зуфаровичу – такое дело для нас сделал. Помог при школе занятия для детей-инвалидов организовать. И с таким пониманием, знаете ли. Во всем нам навстречу шел.
Я бросилась обратно. Насиму в это время принесли телефонограмму. Он развел руками:
- Извините! Не удастся поговорить. Вызывают к начальству.
- Но… Только один вопрос. Только один.
- Слушаю.
И я брякнула первое, что пришло мне в голову:
- Вот это понятно: подростки, будущее Татарстана. Но это-то, - я кивнула в сторону заднего двора, - лично вам это – зачем?
- Зачем? – он, видимо, растерялся. – Ну, как зачем? А вон, - и он показал на малыша, которого после занятия везли в коляске к воротам. – Видите: улыбается.
***
Пять лет назад я ничего не написала о конной школе в Набережных Челнах. Мне не хватило «фактуры». Но сейчас я об этом вспомнила - в надежде на помощь того милиционера. Что он и его ответ: «Видите: улыбается!» - не позволит сразу со скучным зевком отложить этот текст. И мне не придется мучительно сочинять информационный повод, чтобы произнести два непонятных «заимствованных» слова - «инклюзия» и «интеграция». И то, и другое связано с попыткой обучать детей с «особыми нуждами» (попросту – инвалидов) вместе с детьми, которых мы называем нормальными.
Одно означает «включение», другое – «объединение». Применительно к теме существенной разницы в терминах нет. Просто Москва в последнее время «подружилась» с ЮНЕСКО, а в ЮНЕСКО сейчас используют слово «инклюзия». В начале же 90-х то же самое называли «интеграцией». Тогда мы еще не строили совместных планов с ЮНЕСКО, но какие-то люди, работающие с детьми, уже знали о западном опыте, где «интеграция» существовала.
И то, и другое в нашей российской действительности почти невозможно представить. Не только потому, что инстинктивно мы воспринимаем любую «неполноту» как угрозу и испытываем к человеку с «неполнотой» неприязнь. Т.е. не только потому, что мы, советские люди, до сих пор не желаем бороться с собственной первобытностью. Даже не формулируем это как недостаток. Есть еще миллион причин: например, устройство наших образовательных учреждений. Или то, что сейчас называют «ментальностью», - ментальность наших учителей и наших «нормальных» детей. И наше общее, почвенное отношение к человеку. Мы до сих пор распеваем в педагогических гимнах «Растим детей для страны» - вместо того, чтобы думать, как обустроить страну для людей и для этих самых детей. Нам гораздо привычней видеть в них перспективный расходный материал для решения «общегосударственных» задач. А инвалиды для этого, вроде, мало подходят.
И как же не удивляться, когда обнаруживаешь: оказывается, оно есть, это самое «интегративное образование»! Под нашим российским небом. И ему не год и не два – больше пятнадцати лет.
В 1992 году в Москве при Центре лечебной педагогики появилась первая в нашей стране группа для малышей, куда, наряду с обычными, принимали детей-инвалидов.
Потом эта группа «выросла» до отдельного детского сада, и в настоящее время сад (формально - «дошкольное отделение») существует в рамках образовательного Центра инклюзивного образования «Наш дом» на Юго-Западе города.
Изначально в сад принимали очень тяжелых детей – тех, чей диагноз предполагал, что ребенок «неговорящий», а значит - «необучаемый». Т.е. не сможет учиться даже в школе VIII-го вида (в годы нашего детства ее называли «школой для дураков», но правильно называть эту школу «учреждение для детей с пониженным интеллектом»).
В советские времена родителям в роддомах, как правило, говорили: «Никаких перспектив. Никаких намеков на возможную социализацию», - и предлагали таких детей «сдать». Куда и как это выглядит – сюжеты для фильмов ужасов.
Но, оказалось, может быть по-другому. К примеру, если вовремя провести малышу диагностику, в возрасте до трех месяцев, в 95 процентах случаев (в 95!) диагноза «инвалидность» можно вообще избежать.
А если диагноз все же поставлен, существуют программы, позволяющие встроить больного ребенка в социум. Детей с синдромом Дауна, например, которых раньше считали «неговорящими», можно в ряде случаев научить говорить и даже читать. Для детей-аутистов тоже существуют специальные программы, обучающие навыкам самообслуживания и не только. Но для этого надо много и умно работать. Вместе со специалистами. В одиночку родителям с этим не справиться.
И еще ребенку с особыми нуждами непременно нужна среда. Среда, состоящая не только из предметов, но и из людей. И взрослых здесь недостаточно. Больной ли, здоровый ребенок, ему для развития необходимы другие дети. Особенно – по достижении определенного возраста, когда малыш преодолевает трехлетний рубеж своей жизни.
Если вокруг говорящие дети, если они играют, взаимодействуют друг с другом, пользуются ложкой и почти справляются с вытиранием попки, их опыт волей-неволей становится «заражающим». Для ребенка с проблемами дети нормы – как буксиры, задающие направление, побуждающие двигаться вперед.
Группы интегративного сада формируются так: 4-5 человек детей со сложным дефектом, 2-3 – с задержкой в развитии, 7-8 нормальных детей.
Работать в такой группе сложно. И обычные воспитатели, «со стандартным образованием» и без внутренней мотивации, вряд ли на это способны. Как правило, все специалисты сада имеют высшее специальное образование – дефектолога или психолога. Многие пришли по призванию, из других сфер, с другими дипломами, и потом получали второе высшее, уже – по потребности, в связи со своей новой работой. Нет и «чистых» специалистов, которые сразу осели в своих кабинетах. Каждый обязательно прожил кусок жизни в группе.
***
Уже через пару лет после открытия первой группы оказалось: системная работа дает результаты. Многие из тех, кому диагноз предрекал необучаемость, например, дети с синдромом Дауна, способны нормально учиться в школе VIII-го вида. Кое-кто из воспитанников по окончанию сада может пойти даже в массовую школу. А что такое образование для ребенка? Это новые умения и новые возможности. Это расширение коридора будущей жизни. Пусть немного, но – все-таки.
И ради этого стоит стараться и родителям, и педагогам.
Тут, безусловно, возникает вопрос: «Забота о детях с особыми нуждами – это, конечно, гуманно. И другие дети помогают им развиваться. Но, может, особые нужды одногруппников тянут нормальных назад? Если среда так важна? Исследования проводились?».
«Мы не можем сослаться на какие-то авторитетные лонгитюдные исследования. Только на собственный опыт, - говорит один из руководителей детского сада, замдиректора Центра «Наш дом» по дошкольному отделению Елена Цырульникова. - Практически все сотрудники детского сада водили сюда своих детей. Два моих сына прошли через наш детский сад. Сейчас они оба заканчивают институт. Главное, что дает детям нормы такое вот взаимодействие, – это опыт принятия и терпимости. Я не знаю, где, в каком месте можно получить более полноценный опыт подобного рода. А ведь способность принять другого - крайне важное качество для любого человека. Оно пригодится в личной жизни, и в будущей работе. И еще очень важно, чтобы с «другими» детьми, с людьми, от тебя отличными, дети столкнулись как можно раньше, года в три-четыре. Потому что для них в этом возрасте еще нет диагнозов. Они еще открыты самому разному и готовы с ним рядом сосуществовать. В школьном возрасте, на мой взгляд, гораздо труднее учиться принимать не таких, как ты».
***
Тема «Инвалиды живут рядом с нами» нет-нет, да и всплывает по разным поводам.
Вот закончился «Год равных возможностей». Вот Москва собирается проводить Международную конференцию под эгидой ЮНЕСКО по дошкольному образованию. И тема инклюзивного образования – одна из ведущих.
И чиновники образования в столице очень стараются. Открыли сеть лекотек – игровых центров для работы с детьми-инвалидами. Один инклюзивный детский сад переселили в новое, специально построенное здание, приспособленное под нужды особых детей. Круглые столы проводят, конференции организуют. Вроде бы, дело сдвинулось с мертвой точки. Вроде бы сделан серьезный шаг на пути инклюзии, новый шаг от собственной первобытности.
Казалось, опыт первого интегративного детского сада в новых условиях должен быть интересен.
Но наша образовательная система сейчас заточена под отчеты. Что ты в действительности делаешь, на самом деле не важно. Важно, чтобы на бумажку красиво ложилось. А красиво на бумажке смотрится то, что чиновники сами придумали – одновременно с формой отчетности. То, что инициировано сверху.
И если мы в Москве благородную задачу решаем – детей с особыми нуждами взялись образовывать, нам нужно как можно больше детей «охватить». Чтобы цифры были «красивыми»: столько-то-столько-то посещает лекотеки, столько-то-столько-то получает «сопровождение в виде консультаций и индивидуальных занятий».
А сколько детей ходит в интегративный сад? 60? Разве это цифры?
Да если детский сад упразднить и вместо него организовать группы кратковременного пребывания, чтобы дети туда приходили два раза в неделю на полтора-два часа, цифры «охвата», знаете, как вырастут? Вместо трех групп двадцать открыть можно. И хорошо б – разновозрастных. Это рационально. Это позволит использовать каждый метр драгоценного помещения. И наилучшим образом скажется на отчетности.
***
Но ни лекотеки, ни группы кратковременного пребывания не заменяют детского сада. Интегративный детский сад, кроме всего прочего, выполняет еще одну важнейшую функцию – позволяет работать родителям своих воспитанников. Или же отдыхать. Потому что растить детей с особыми нуждами – тяжелейший, выматывающий труд. Семейная жизнь таких родителей (чаще всего – матерей-одиночек) полна напряжения, очень скудна на простые человеческие радости, и, как правило, бедна. Больной ребенок привязывает к себе. Поэтому в детский сад Центра «Наш дом» довольно большая очередь - несмотря на то, что многие очередники посещают в других местах индивидуальные занятия или ходят в группы кратковременного пребывания.
А еще сотрудники Центра осторожно относятся к разновозрастным группам. Целесообразность таких групп обсуждается. У них есть сторонники и противники. Где-то такие группы открыты – для нормальных детей. Малышей туда набирают, к примеру, по родственному принципу – чтобы браться и сестры воспитывались вместе. Идея интересная и, наверное, продуктивная.
Но в работе с проблемными детьми есть свои тонкости. Здесь разновозрастность не может быть главным принципом формирования групп. И то, что шестилетка с синдромом Дауна по интеллектуальному уровню не отличается от нормального трехлетки, - недостаточный аргумент, чтобы эти дети посещали одну и ту же группу. Взаимодействие детей не сводится к дружеским беседам. Они могут что-то не поделить, могут нечаянно столкнуться. Ребенок с дефектом может быть высокого роста и довольно сильным. От руки пятилетнего Дауненка трехлетка отлетает, как надувная игрушка. О какой терпимости, о какой толерантности может идти речь, если нормальный ребенок будет бояться «другого»? А особые ровесники обычно не вызывают страха. Они соизмеримы с остальными детьми и по росту, по весу.
Это вывод семнадцатилетнего опыта. По-моему, очень важный. Но он, как уже было сказано, не переводится в цифры. И еще, как ни странно, нарушает систему преемственности. Детский сад как дошкольное отделение существует внутри комплекса. Над ним начальная школа надстроена. И логично, чтобы дети из детского сада шли учиться в эту же школу – для особых детей. А детский сад умудряется часть воспитанников подготовить для массовой школы. Это тоже мешает красивой отчетности.
В общем, сплошные нестыковки и неувязки.
Поэтому родители, ожидающие очереди, которым, казалось, счастье вот-вот улыбнется, не могут спокойно спать. Им до сих пор не дали определенного ответа, будет ли в рамках «Нашего дома» существовать детский сад. Или набора больше не будет, и на освободившихся площадях откроют такие удобные и соответствующие установке на «охват» группы кратковременного пребывания.
***
Вот какая запутанная история. Я бы сказала, типичная. В духе нашего времени. Год назад в Москве по похожей причине закрылся Центр «Зеленая дверца» - единственный в Москве (да и в целой России) центр ранней социализации, основанный на принципах Франсуазы Дольто, французского психоаналитика с мировым именем. Один из неотменимых принципов системы предполагал анонимность родителей. Любой родитель с улицы мог привести в Центр своего ребенка, и никто не требовал с него полные паспортные данные и справку о регистрации.
А посчитать? А отчитываться?
Но в случае с интегративным детским садом еще можно придумать решение. Найти, чем отчитываться. Для этого нужно вспомнить слова, не менее значимые, чем слово «охват», - «качество образования». Качество связано с динамикой развития каждого отдельного ребенка, с его индивидуальным приростом, с расширением его возможностей.
Инклюзивное образование – тоже образование. Значит, и к нему применим этот критерий. Так может, нужно сформулировать для инклюзивного образования качественные параметры? И глядишь – интегративным детским садом можно будет гордиться. Можно будет вписать его в отчет – только не в ту графу, где указывается количество («Центр посещает столько-то детей»), а в ту, где речь идет о качестве («Индивидуальная динамика детей такова…»). И другим, у кого в округах нет такого интегративного садика, сразу завидно станет.
А ведь какие интересные факты можно было бы привести! Какие дополнительные графики нарисовать: вот так подрос уровень экономического благополучия семей, в которых воспитывают особых детей, вот так понизился уровень невротизации матерей. Раньше они на пособие существовали и из дома лишний раз выйти не могли, слово сказать боялись, а детский сад вернул их к нормальной социальной жизни.
Мне кажется, это выход.
Да, так с чего я начинала? С истории про бывшего милиционера. Задний двор при конюшне можно было использовать и более рациональным образом. Но Насиму Зуфаровичу нравилось, что дети-инвалиды улыбаются после «лошадиных» занятий. Кажется, он не мучился, чтобы сформулировать для себя критерий качества.
Марина Аромштам,